Веле Штылвелд: И далее по тексту…, продолжение 9

43.

Подражание – всеобъемлющая функция гуманистического отражения взаимоотношений и образов живой Природы. И вот здесь начинается самое интересное.

Живой светлый ум творцов мгновенно хватает живые картины и действенные взаимосвязи между отдельными компонентами этих невероятно чутких и связных картин, вычленяя из всеобщей вереницы природных явлений все новые и новые шедевры искусства и технологии.

А затем приходит время «заробитчан» - всяческих мишурно-мелких юзеров и копипастеров, которые уже напрямую у самой матушки Природы ничего не берут, но зато гребут много и ещё раз чрезмерно много бабла уже только за то, на чём собственно сами творцы не заработали и не приработали ни полушки.

Чем отличается копипастер полотна Моно Лизы от воришки, который чисто поверхностно передирает чужие авторские Интернет-технологии? В принципе, отличий множество, но в одном они крайне похожи – стяжательством на чужом гении, на чужом интеллектуальном и духовном изыске.

Урвать себе на уже бездуховном вторичном отображении говенным копеечным ремеслом максимальный денежный эквивалент, и тем обескровить на старте новое поколение творцов, развратить его самой мыслью о том, что воровство творческих плодов одиноких гениев первично, а само духовно подспудное и энергетически тяжкое творчество самих гениев вторично, - обрекает самих этих гениев на жесткий материальный секвестр.

Следовательно, все они – и копиисты старых мастеров, и копипастеры интернетовских хайтек технологий в равной степени предосудительны и подсудны. А сами их бездушные творения – бесконечный бездушный fake…

…Кодировать утреннее пространство право за собой оставляет жизнь, и ей откровенно начхать на сранные толпы красных оранжевых и зелёных жилетов, которые лениво усеяли всё протяжение Подольского спуска, на бугристых склонах которого вздыбились ещё ноябрьские разрытия.

Вырубленный под один лопатный шесток ржавого заступа хандрит обестыженно остриженный старый кустарник, прежде опекавший ныне обалдевшие после долгой не по-киевски зимней поры деревья. Вот и всё…

Впрямь кошёлками припухшие лица у маршрутных тёток, с кошелками в руках, они, тем не менее, пытаются вести над всем этим внутренним и внешним гамузом цепко зажатый в ладони правой руки мобильник, отчего в микробусе – галдеж вавилонский!

Тётки даже в мирках своих виртуальных, прежде всего, лезут в дела и всяческие мелкие, едва не постельные делишки деток великовозрастных – своих и чужих, цепко возят при себе внуков, но при этом всячески разводят родителей из-за киевских квартир, грошевых зарплат, не способности купить окрестные миры оптом и в розницу, понемножку и гамузно, чтоб и их распаковать по корзинкам, размером в тёткины житейские дури и хмури окрестные…

А главная дурь этих тёток только одна и только в одном, и только направленная на одно - и это, и это, и это, и, непременно, то и вот то – моё и только моё! Эта бесконечно страшная дурь очень грузно и вязко нахлобучена им на бошки, и оттого одно только важно для них – учинить окрестный раздор, разгром, довести дела до развода и вызвать с тем, воистину вселенную распрей, коими окончательно и бесповоротно сокрушить чей-то очередной хрупкий мир и просрать!

Сам я, ныне накачанный антибиотиками похлеще какого-нить Моби Дика – не важно, речного, морского или океанического, - еду сейчас в неком собственном анабиозе после почти 38-летнего срока после некогда случайного армейского обморожения.

В далёкую ивано-франковскую снежность 1974-75 годов я провёл в бетонных капонирах, которые строил, и в которых жил с 800 армейскими строителями поневоле, которых согнали со всего Прикарпатского военного округа для укрепления авиационной мощи давно распавшегося совкового Отечества.

Австрийские добротные каменные казармы в самом кукольном в ту пору Ивано-Франковске были, увы, не про нас… Светлые, уютные, четырехэтажные – они были не для изгоев-строителей. Хорошо, что нас, как во времена древнего хеттского царя Хаммурапи, сразу не оскопляли только за то, что все мы не вписывались в этнические и идеологические форматы тогдашнего СССР.

Но уже в ту пору нас было немало: европейских литовцев, еврейцев, эстонцев, и потомков чеченцев, волжским немцев и крымских татар, сосланных в казахские предгорья Алтая или в тамошние же целинные земли. Это нас выгребали со всех приграничных абато и эскадрилий для укрепления духа ВВС, и перегнали в стройбат.

Хоть в принципе, когда Бог войны Марс раздавал армейскую дисциплину, авиаторы были в небе, а строители горбатились на стройке. Вот разве что в авиации крепко кормили, а в стройбате этого никого не заботило.

Вечно полуголодные, непросушенные, промокшие мы разгружали по ночам в ту пору секретные бетонные арочные покрытия – каждая чушка по 800 кг веса, а затем, перегрузив эти чушки на военные трейлера, гнали эти чушки прямо на место строительства капитальных аэродромных укрытий.

В них должны были со временем разместить приграничные эскадрильи сверхзвуковых истребителей Миг-25. Но для этого должны быть проведены нулевые цокольные работы, затем свод и сборка со сваркой арочных конструкций, затем гидроизоляция гудроном и прочей хренью, затем обвалование землей с высадкой декоративного ландшафтных газоном, прилаживание многотонной конструкции двери на колесиках, а затем в первый же капонир были поставлены трехъярусные армейские нары, на которых мы провели 280 дней. Обедали тут же. За территорию строительства ни ногой…

Во время обеда мордобои из-за нехватки ложек, 12 чеченцев забили на смерть водителя командира строительного отряда только за том, что он в сердцах помянул мать одного из чеченцев. Те сразу после обеда резким ударом в грудь бросили его на землю, стали в круг и в одном только танце нанесли армейскими сапожными носоками около 200 ударов в область мошонки. Всего за 15 минут. По дороге в госпиталь водила скончался. Ложек и после этого не подвезли….

Мы были просто обречены принять свою участь совковых лишенцев, по сути граждан и армейцев второго сорта, одним своим присутствием мешающих светлым строителям коммунизма. Многие из нас заняли самые активные гражданские позиции в своих странах. Восстала Литва, перенесла Чечня две федеральные бойни 1994 и 1996 годов, и даже украинское еврейство приняло до времени не ксенофобический Рух Вячеслава Черновола и поддержало его.

Явление госантисемитов в структуры Руха выхолостило его и превратило в ещё одну околодержавную секту ксенофобов и властолюбцев. К тому же был убит сам Вячеслав Черновол – украинский интернационалист и, по сути, - Сальвадор Альенде. Равных ему в Украине просто не стало. Страна стремительно начала погружаться в бездну.

Как некогда в такую же бездну однажды погрузилась вся мощь некогда могущественного Советского Отечества, со всеми его долбанными капонирами и отмороженными медебейцелами граждан второго совкового сорта, из которых некогда пытались по жизни сформировать некую прогнутую навсегда касту печальных и тухлых совковых обмороженцев…

Грелись в ту снежность все мы как и положено в преддверии очередной Гражданской войны у металлических на скорую руку сваренных печек-теплушек с дымными самоварными трубами и прилаженными внутри печек форсунками от самых последних реактивных авиадвигателей… От каждого нового влива авиационного керосина Т-1 в жерла такой печурки, она непременно как-то по-адски шла мгновенно на взвой, и от этого казалось, что вот-вот и эта чертова печка взлетит….

Один огромный казах как-то споткнулся с ведром керосина у самого жерла этой чертовой печки, и при этом опрометчиво выплескал из ведра керосин. И среди нас с тех пор он был единственный не обмороженец, поскольку стал обгорельцем.

С тех пор его обгоревшие член и муди мы по очереди, по сути, двадцатилетние пацаны, час за часом перекладывали со стороны в сторону. Пока при этом казах от боли орал, все мы, как могли, убеждали его, что при всём притом он ещё будет славным казахским осеменителем. От таких утешений член у казаха-обгорельца постепенно раздувался подобно красно-коричневой гусенице, с разных мест которой непременно сочился гной…

Через 38 лет у него было пятеро детей и 12 внуков, он охранял какое-то "оцено" важное госучреждение, в недрах которого у него, между прочим, было три любовницы. Член обгоревшего на армейской перековке казаха окончательно со временем зарубцевался, и могучий окончательно ушёл в жизнь со всеми её превратными радостями и мелкими, по сути, делишками. Дел на него не заводили. В дурку на анализы не сдавали, но теперь его уже заслуженно замечали, как армейского ветерана и отважного казахского батыра всех окрестных племён.

Он больше не плакал ни от стыда, ни от боли за публичное своё унижение и нелепое посягательство на свою столь знатную детородную плоть. Он даже забыл, как совершенно безвредные салаги из Курска и Липецка материли его, почти бездыханного, за то что им, как салагам, полагалось чаще прочих высиживать его будущее выздоровление с огромным обгоревшим казахским членом в руках, на который они временами в сердцах плевали и при этом по-детски рыдали без угомона.

Ясыр в то время плохо ещё говорил по-русски и сам не знал, только за что страдают совместно и его обгоревший член и эти курско-липецкие салаги. Но на дембель он с должной важностью отбыл в отдаленный предгорный район, где его в спешке местный военком наградил медалью «за доблесть перед Отечеством».

Говорят, эту медаль эту военкому какой-то пьяный прапор за литр армейского спирта просто взял и отдал… вот и пришлась ко времени. Казах получил медаль, а военком стал шафером у Ясыра на свадьбе, и с тех пор тенью следовал за Ясыром.

Ведь в отдаленном ауле доблесть земляка свято чтили и праздновали это доблестное знамение много и много кратно… Пивал там и прапорщик, и я туда, помниться, был зван не однажды… А уж тамошние девушки понесли от Ясыра всем аулом, районом, областью и будь бы в природе вещей такая – всей казахской вселенной… На том и аминь!

44.

Во дворе ровно десятилетие тому назад – некое мартобря 2003-го года… Пивные крышечки… Открываешь, а под ними целые миры бестолковых символов – букв, слоганов, призывов. Артефакт удачи на сдачу. Три производителя пива: все три бутылки разные – "Сармат", "Оболонь", "Рогань" – под крышечками А-20-Россия: поездка на масленицу.

А ДАЛ БЫ КТО ДВАДЦАТЬ ГРИВЕН НА БЛИНЫ С ЧЕРНОЙ ИКРОЙ!

Я честный ориянский литератор. Платить в "Челентано" 20 гривен за один блин с икрой – недопустимая роскошь. К тому же "стеклотарки" за месяц собрано ровно на полблина. А вот килограмм муки на старте лета стоил 1 грн. 60 коп, теперь, в разгаре – 2.50.

Десяток яиц 2 грн. 60 коп. Килограмм сахара – 3, теперь, по милости государственных диверсантов – 3.50, пол-литра кефира 1грн. 40 коп., полкило йодированной соли 1 грн. 10 коп. Полчайной ложечки питьевой соды с уксусом – и я вас буду угощать блинами целую неделю. Только без черной икры. Но зато со вкусом – с пылу-жару.

Парадоксально. Началось все с пивных крышечек, прикрывавших собой полтора литра пива, и никто не видел за этим блинов. За отдельными деревьями не увидать леса…

А мысли в лесах будущей книги. Леса эти еще более ажурны, чем надежды на порцию блинов с черной икрой. Но, в конце концов, и блины, и книгу "проглотят" те, кому они изначально предназначались.

Так вот мне, литератору, изначально не предназначались блины с черной икрой. Так зачем я пью это дурацкое пиво с пустой надеждой выиграть на довесок поездку в Россию – на масленицу? Этого мне еще не хватало: в России вечно пьяно, холодно и приводной в интимные органы известным демократизатором режим для новых иностранцев…

Хрена, в Россию я не поеду! Рожей не вышел. В бэу совке полукровки – это как мулаты в Америке. Метисы с мулатами заселили обе Америки, полукровок выселили из СССР на окраины бэу необъятной Отчизны. Очередной режим ЗОНЫ ОСЕДЛОСТИ? Похоже, что да…

…Шизы в черных цветах влекут санитаров в белом. Люди в черном – отдыхают, а санитары пива не пьют. По вечерам они крушат ребра сумасшедшим и попеременно пьют шину, тот же не разведенный спирт.

Симбионты, сплошные симбионты: санитары, сумасшедшие, спирт. Чаще медицинский, реже – королевский, который выдают американским коронерам обтирать тамошних "жмуриков". У меня таким же жена пытается обтирать прожженный на зеркальной металлической глади дешевый псевдогерманский утюг. Братья китайцы стараются…

А коронеры не возражают, хотя спирта принципиально не пьют. Поскольку коронеры – не славяне. Вот почему излишки королевского спирта отсылают вагонами в Орияну на допитие здешним литераторам…

Пиво с королевским спиртом жутко урчит и вызывает внутренний метеоризм. Полный идиотизм, но на таблетки активированного угля денег уже не хватает. Вместо десяти таблеток такого угля литераторы предпочитают сто граммов хамсы. Те же 43 копейки, но уже без черных цветов…

А заедать можно отвалами обычного уголька, рассыпанного вдоль бесконечных шпал Юго-Западной железки, бывшего Юго-Западного края, вечной зоны интернирования и оседлости изворотливого еврейского интеллекта. Вот это моё! И вообще, это моя ЗОНА, мой ГУЛАГ, моё гетто, моя, черт возьми, Орияна – гетто, зона, ОриянЛАГ… Таким его сделали за последние двенадцать лет народные радетели наши…

…А ничего бы к пиву "шпикачек" – сосисочек с салом, прожаренных над лесным майским костериком. Чегеваре отыщет длинный ивовый прут и всунет в руки, дескать, не сачкуй. И начнут сосисочки эти капать жиром и залупаться, темнея шкурками до самой настоящей африканской чернокожести.

Здесь же, сразу за поляной – на отшибе стольной цивилизации – будет бродить бомж и тихо, беззвучно, но, честно, словесно умолять оставить ему бутылочки – не разбивать, не мочится на них в сердцах – во спасения экологии, при традиционном тушении костерка.

Бомж сей – сам знатный эколог. Это его владения от "кошачьего" кладбища до Быковни. Выдай такому форменку лесника, и он сам бы смог водить редкие экскурсии в расстрельный лес. Здесь довоенное киевское инакомыслие расстреливало НКВД, а теперь на окраине этого леса мы прямо на костерке тушим шпикачки на длинных ивовых прутьях и пьем пиво. Много пива.

Киев залит пивом всех возможных сортов: от мерзких до самых мерзких, со всякой хренотенью под крышечками и со всякой херней в голове после этого…

Даже у Чегеваре, который гонит камни из почек, парится и пьет безалкогольное пиво, поскольку алкогольных напитков он уже отпил за троих. Странно еще при жизни наблюдать процесс отторжения и перерождения плоти.

Вроде бы никто над ним еще не читал молитовок из "Чигай Бардо", а тибетская КНИГА МЕРТВЫХ уже довлеет над ним. Он умер во вчерашних поступках, а все новое рождается в нем нехотя и продвигается трусцой прямо в расстрельный лес.

Гражданские браки по своему окончанию обычно перерастают в спаянную крепкую дружбу, даже, скорее, братство – как, правда, говорят белорусы, – на росстанях. От простыней до росстаней – одна жизнь, но странно встречать спаянных вчерашних супругов в разных уголках рассторженного нового мира.

Чегеваре с нами в лесу занят добротным пожаротушением, а его половина встретится нам вскоре на поэтическом фестивале, где мы вежливо сядем в очередной раз на росстанях сосать каждый свое вино-пиво-сок… И только глаза Чегеваре будут смотреть с печального женского лица известной в Эсен_гэ… журналистки куда-то мимо нас на мимику ушедшего в артпрострацию поэта Турова, который в свою очередь будет читать вслух отчаянные стихи исключительно для нанайской поэтессы из Питера, которую мы станем наблюдать только сквозь сплошной пирсинг ее обводов ушей половецко-нанайских…

…Бомж таки не выдерживает и подходит. Представляется:

– Константин… Или – Григорий… Так ли уж важно. Крепко пахнет мочой, махрой и почему-то "жмурами". Наверное, оттого, что полгода не мыт и церозная печенка висит в нем на волоске. Он готов благословлять всех и каждого, но от Бемби мы его отгоняем.

Славянский бомж к ЖЕНЩИНЕ относится свято, но лучше пусть не относится, а то отнесем и уроем. А жаль. Григорий расторопен, бегло читает за молитовкой приговор, за приговором шутку-балоутку, за балоуткой – вновь молитовку на всяк и про всяк, ловко подбирая бутылки из-под пива и вод, а затем предлагается третьим брандсбойным на тушение костерка.

– Только не ссы с подветренной стороны, Григорий! – требует Чегеваре.

– Ладно, – соглашается рыже облохмаченный Константин. Бемби отходит на тропу возвращения, мы начинаем процесс пожаротушения, заливая остатки костерика пивной мочой и каким-то белесым дождиком из крантеля то ли Григория, то ли Константина. На нем лопнувшие беговые кроссовки с шипами. Сами кроссовки лаковые, некогда белые, шипы – элитно коричневые.

– Чего уставился, литератор? Кроссовочки у меня олимпийские. Сам Валерка Борзов вручал. Пока не наел шайбу на партийно-административных хлебах. Вот кого жизнь отуродовала в наказание тем, кто лезет в админы.

Ты понимаешь, такие барьеры во время забегов с препятствиями брал, а как разожрался, превратился в толстый бублик на ножках. А таких спортивных кровей, и кроссовки мне подарил... Не свои, правда, казенные, но от души! Я в них, знаешь, какие барьеры брал! Но не на стадионе, – по жизни…

Да у меня за плечами целый Барьерный риф! Я и сейчас еще могу, когда хорошо пожру! Но сегодня я жрал не особо. Одним словам, парни, не жрал. Пока ваша дамочка отошла на тропу возвращения, отбросьте шамное подаяние…

Я без слов развожу печально руками. Съедено все до крошки. Чегеваре шарит по карманам – выкурено тоже все. Нет ни фигаськи! Но есть, кажется, мелочь. Копеек тридцать.

– С мира по нитке, голому – член в зад! – С удовольствием крякает бомж и удовлетворенный растворяется рыжей паклей в расстрельных березках.

…Бемби и Чегеваре подвинуты со своих ипостасей. Талантливы до безобразия. Позволь им обстоятельства, они разрисовали и этот бы расстрельный подлесок. Продвинуто, броско, с шагаловским напряжением и сарьяновскими обводами, с графическими линиями, не хуже чем у Надежды Рушевой и у Георгия Малакова. И был бы то удивительный лес!

А этот, реальный, – уже не перелесок, но еще и не лес. Одним словом, сей подлесок напоминает мне всю нынешнюю ориянскую политику – внутреннюю и внешнюю – одинаково бестолковую и не последовательную. В этом подлеске последовательны только бомжи.

Они ждут в кустах у каждой поляны, где возможно хоть какое-нибудь распитие. Пока распитий не наблюдается, они предаются естественному ходу жизни: сифилитики страстно совокупляются, христианские схимники бормочут псалмы, а отпетые атеисты тут же между первыми и вторыми – с удовольствием испражняются, гадят!

Делают это с особым эстетическим напряжением, залихвацки исторгая из себя разнообразнейшие звуки и пуки. Мне было бы интересно поближе рассмотреть эту публику. Но поближе нельзя. Весь этот антропоморфный лесопарк агрессивен и готов передать тебе молитву, сифилис и говно прямо, что называется, в руки.

Тропа возвращения в город – единственное табуированное здесь место, к которому они стараются не приближаться. Поскольку в подлесок наезжает конный милицейский разъезд и выщелкивает их из республики-кущей во всяческие распределители и лепрозории. Но более всего бомжи боятся себя отмыть, потому что под хламьем их экспрессивных "кущейных" личин обязательно скрываются давнишние трупные пятна. Однажды они уже умерли – для похерившего их общества, и теперь очень тихим сообществом продолжают умирать для себя…

Мертвыми их не находят. Свои же "подлесники" сволакивают их трупы без слов в общий братский могильник, густо хлорируя всякое новое упокоившееся в местном раю тело перед тем, как присыпать суглинком. Милицейские псы такие могильники не берут. Бедных собак часто и густо рвет, и потому они из служебных тут же превращаются в псин-инвалидов…

А это накладно. Служебных псов отправляют сейчас в Ирак, искать ядерные могильники Саддама Хусейна и страхуют на тридцать тысяч баксов каждую собачонку. Ориянских ищеек Интерпол признал лучшими в мире… Они и голову Гонгадзе давно бы нашли, не сгрызи ее лесные псы-волкодавы с ужасными панк-загривками от африканских гиен.

Таких гадин нынче в Орияне тьма-тьмущая. Но бомжей они не грызут, – не переносят на запах: всякий бомж, как живая падаль. Бродящие по лесу мертвецы пугают даже этих страшилищ ориянских радиационных лесов, способных испугать каждого, не излучающего положенного в Орияне количества бэр.

Мы – уже излучаем, а, значит, нам не страшны и бомжи, и волкодавы. Ни живые, ни мертвые... Тем более они не страшны могильщикам. Вещи покойных сжигают на особых кострах в самых глухих местах, до которых пикникующая братия с бухлом и презервативами, блядями и ружьями не добирается даже автомобилями…

…Возвращаемся. От "кошачьего" кладбища следуют "воронки" модернового серебристого цвета. Перед ними милицейское оцепление. Нас останавливают. Требуют представиться, точно назвать свои адреса и уточнить даты рождения. Тут же сверяют на переносном милицейском компе и предлагают подставить правые руки. Мы в недоумении…

Из балончика-пшикалки распыляется бесцветная жидкость. К ней резко прикладывается резиновый штамп. Теперь мы свободны. Теперь целую неделю можем бродить по лесу и предлагать бесконечным спецробам сезонного оцепления наши правые руки. На каждом из нас целую неделю будет пылать невидимая отметка: ПЕРЕВІРЕНО.

По перелеску слышны разнообразные глухие крики и стоны. Бомжей и бомжичек укладывают на землю короткими милицейскими дубинками, затем дубинки "санируют" в закрепленных за служебные милицейские пояса специальных узких ведерка, и, продезинфицировав "демократизаторы", припечатывают к телу еще один "контрольный" разок.

Молча наблюдаем, как нашего знакомого Григория-Константина бьют всех более за роскошный воркующий говорок, пересыщенный матами и православными проклятиями на головы муниципальных "чистильщиков".

– Будут теперь на завтрак регулярно жрать шпикачки и умываться! – гордо резюмирует избивший в кровь Григория-Константина ментяра. И тут же добавляет, обращаясь к единственному медработнику, крепко наклюкавшемуся перед облавой. – Степанович, разводи йод и дуй к тому рыжему. Там есть чего поливать…

В "зеленочный" пузырек с медицинским спиртом Степанович нерешительно капает три капли йода. Это тебе не безболезненный йодицерин – придумают же такое. Нет, такая смесь вызывает у пострадавшего острую боль, но только рана при этом выглядит как несвежая. Дескать, сам повредился сердешный. Мы уже далеко, и потому слышим, как Степанович, которому спирту, естественно, жалко, пытается укорять костолома.

– Ты, Мыколка, быкивцом бы зря не махал, а то до Быковни весь запас спирту изгадим. Кто же тогда тебе, дурню, нальет.

Оцепление белозубо смеется. Весело. Один из серебристых "бобиков" отваливает на обратный путь.

– Я плачу за билет! У меня есть тридцать копеек! Отвезите меня до престола Господа нашего! – Орет, не унимаясь, Григорий, разбитый рот которого залит йодированным спиртом. Изо рта его попутно летит раскрошившаяся зубная окрошка. К престолу Господа ему остается ехать все меньше и меньше…

…Придя домой, отправляюсь жарить блины. Все остальное в мире для меня перестает временно существовать. А что, представьте себе миску, более чем столовую, полуторную, а в ней – пол-литра топленого молока. Щепоть соли, две чайные ложки сахара. Мешаем и ощущаем поскрипывание, до неощутимости. Затем разбиваем три яйца, и постепенно кромсаем ножом медленно всплывающие желтки. И вот уже желтки потопляемы…

Теперь можно смело брать в руку вилку и опять взбивать молочное сусло до легкой коктейльной пены. В миске, правда, еще не брожение, но уже, как говорится, процесс. Да, не забыть бы, полчайной ложечки с пищевой содой… Прямо над суслом заливаем ложкой уксуса. Гашенная сода начинает шипеть и пениться, опадая в миску щелочным водопадом.

Опять работает вилка, выбивая ритм: тра-та-та…

Пачечку ванильного сахара… Тра-та-та…

Ориянскую добрячую жменьку узбекского изюма… Тра-та-та…

Две столовых ложки манки… Тра-та-та. Лучше три… Тиу-пили, тиу-пили… Вжик!

Пять столовых ложек муки… Бум-турум, бум-турум, бум… Уже вязко.

Столовая ложка подсолнечного масла… Шмяк-мяк, шмяк-мяк… Нет, жидковато…

Еще две-три ложки муки и – шарп-ш-ш, шарп-ш-ш, шарп-шарп-шарп… Хиу-хью, хиу-хью, хиу-хью… Хух! Пальцем в рот… А ничего.

Ага! Полрюмочки всеядного коньяка! Поле-зен всем – шлеп! Шлоп-шлоп-шлоп-шлоп…

Стоп! Чиркнули спички, разведен костерик под сковородкой. Пш-ш! Пыш, поехали!

Разогрев масляный протектор, первый блин комом – пошел… Второй – знакомым, третий дальней родне, а четвертый – себе, Бемби, Чегеваре, маме, себе… Тридцать минут у плиты и – кушать подано! Всем миром, жрать, пожалуйста!..

Тойбочка у себя в бунгало на колясочке, наша милая троица за столом. Вот, правда, коньячка более нет. Всего в доме и было полчайной ложки да мне немножко… Ровно столько, чтобы прежде выпитое пиво получило бодро-аристократический оттенок легкой летней ужратости, которой все еще нет. Чегеваре уже не пьет, Бемби – еще…

Я бы и выпил, но вся наша троица попридержалась этим летом в деньжатах. Вернее, там, где они водятся, именно нас – нет, зато в керамической турке закипает крепкий с сахаром кофе. Четыре ложки сахара на три ложечки кофе в полутора стаканах воды. Жуем, пьем, созерцаем, как курит в форточку Чегевара, взгромоздившись на табурет – белый, изящный, ломкий.

Мы галдим, перебивая друг дружку… Жизнь, как говорится, идет…

45.

Удивительно, но ещё недавно в Киеве был глубоко заснеженный март. Но от него в разговоре остались только стихи…

У меня ушли глаза в тени-будуары...
День испит, изрыт дождём. Высохнет едва. 
Чую зиму за версту. В небе – кулуары.
Разметались над землёй тучи-острова. 

Размахнулись – Божий дар! – над зелёным миром... 
Ни сентябрь, ни октябрь едет на метле, 
пострелёнок-сорванец – девочка Альвира 
“Снег и дождик, снег и дождь” – пишет на стекле. 

Наш микробусный маршрут мчится в жуткой тряске.
А девчонка-шалопут песенку поёт. 
“Снег и дождик” – в ней слова, как в волшебной сказке. 
“Снег и дождик, снег и дождь” – за окном идёт. 

О чём мы говорим, над чем обычно смеемся? По Фрейду – чаще всего говорят люди о сексе, а смеются над сексуальными шашнями, политиками и… задницами. Так вот все мы в огромной заднице жизни, и оттого нам смешно. Нам жутко смешно, нам бесконечно смешно…

Кто, к примеру, по жизни попал в маршрутки, то конкретно попал на вечно окружную дорогу жизни, проносящуюся мимо эпицентра эпохи… Хотя и в центре, в принципе, тоже свои клоуны с клоунищами, и своя собственная лысая ж@па…От которых в мир является какой-то специфический горкаво-перекисший смех не больно к реальной жизни причастных…

Этот смех составляет смысл всей нашей жизни со всеми ее кондебоберами и загогулинками… Когда-то наезжал в Киев из Тель-Авива Александр Урванский, бывший киевский санитар скорой помощи из психлечебницы имени Совковой власти. Между просим, фельдшер – здесь, и грузчик, вечный грошовый грузчик у них, там – в Тель-Авиве.

Он сейчас получает себе семь гарантированных долларов поденщины за день, и по пятницам, накануне встречи царицы Субботы, отправляется на ближайший базар, где уже на закате набирает несколько килограммов неликвидных персиков и бананов, винограда и киви. Тем и живет. Да еще поэтит и литераторствует.

Между прочим, это ему принадлежит рассказ Ж@ПА, в котором слово СРАКА употреблено на полутора страницах ровным счетом тридцать три раза. Он читал этот рассказ в прошлом столетии, в году эдак 1994-ом на заседании Литературно-Интеллектуального Клуба при "Русском собрании", – и я был. И Риталий Заславский был, и Алла Потапова была.

И все мы ровно тридцать три раза вслушивались в слово СРАКА, в которую со временем всех нас отправила жизнь. А Урванский в катарсисе от прочтения нараспев блеющим еврейским фальцетцем своего опуса даже расцвел, похорошел, но все равно чуть позже угодил прямо в больницу Скорой Помощи, поскольку у него как раз что-то открылось в его тощей на длинных ножищах ж@пе, – какой-то некошерный геморрой что ли на почве нашей повышенной радиации.

Но с тех пор это слово и эта тема в Киеве были закрыты, пока в июле 2003 г. не напомнил о них Лион Измайлов – знаток совковой юмористики и старый москвич. Ему бы сказать как спутнику-побратиму, коротко и звонко: пип-пип, а вместо этого он так банально пролепетал на НОВОМ КАНАЛЕ – ж@па, как будто самый невинный младенец, испражнившийся на всю культуру нашего местечкового Киева.

Вот засранец! Я выключил ящик и стал вспоминать…

– Почему это, Веле, у вас вовсю резвятся в героях бомжи? – Спросил меня упорный ориянский фантаст Беркусян. – Сколько не вычитываю ваши тексты, без бомжей вы ни-ни…

– Это, Игонес, верно. Окрестным странам тяжело без ж@пы, из которой они вычухались, а нам, зачухранцам, тяжело без бомжей. Орияна – страна бомжей. Оно ведь как: чуть только какой апвелинг, по нашенскому – ветросдув, как тут же всю наше благопристойность с государственных горшков сдувает, и обнажаются в основном голые ж@пы.

Но бомжи и бомжички никогда не предаются нудизму. Они далеки от полного натуропатства, и очень близки к народу. Скорее всего, они сами и есть этот похеренный и опущенный в прикладбищенские подлески народ и имя ему – легион…

…Иганес во всю сверкает отполированными металлическими зубами, среди которых естественно белые – большая редкость, но о бомжах он хочет поговорить не абстрактненько, а конкретно.

И тут нам навстречу является бомж Григорий, который Константин, обряженный в ситцевую косоворотку, джинсы с раскладушечной раскладки из Германии и в кроссовках от экс-министра Орияны по делам молодежи и спорта Валерия Борзого.

Беркусян – кандидат наук в области ориянской филологии, вся суть которой в последние годы сводилась к формированию новоориянского наречия, в котором к традиционным словам – попка, задница, срака, ж@па – добавились такие синонимы как – асс, дупа, сраця, сідниці, пердело, голубятня, вонище, ягодицы да гепка, – и из-за которых новейшие словари разнесло до колоссальных размеров, что позволило в очередной раз кормиться местечковой научной братии, прежде только и знавшей такие шедевры, как скажем: САМОПЕР ПОПЕР ДО МОРДОЛЯПА…

Но этим уже сполна был накормлен век предыдущий, тогда как новый век мастерил очередной сленг с претензией на узаконение в качестве глобального ориянского языка! Чтоб на Земле никто и нигде больше не сомневался, как только произнесешь: ДО СРАЦІ ПЕРДЕЛО, – ВАША ДУПА НЕ ТАКА ВЖЕ Й ДЕБЕЛА, А ВАШІ СІДНИЦІ ДО Ж@ПИ Й ПТИЦІ – как тут же все начинают понимать и брататься, – дескать, ориянцы мы всемирные, зачухранцы единородненькие, соотечественнички сраные…

Хорошо-с и с перспективочкой на сытость грядущую… А тут бомж лапит навстречу, прямо из люка канализационного. И счастливые глюки у бомжа Константина в глазах. И даже не подумайте, что он пьян. Стеклотарку, да, – собирает, а вот пить, – так не пьёт. Иногда разве что колеса глотает.

Но очень не регулярно – от незатейливых до самых последних синтетических, где уже между глюками мелькают синкопы белочки и мельтешат кибальчиши с чебурашками за великим мудилкой питерским Вованом, до которого у Константина-Григория есть своя особая претензия: почему тот всегда взбирался на люки броневиков, а не на канализационные… со смывом. Для смычки, так сказать, с братским народненьким дермецом…

…Происходит смычка Беркусяна и Григория (Константина):

– А знаете? – спрашивает Игонес.

– Знаю, – резонит его бомж. – Ты – лох! А твой приятель – лысачок хренов. И оба вы стипендиаты фонда ДЖА-НА-ХРЕНА-ВАМ-ХЕРАМ?! – И счастливая энергия Джа излучается всеми двадцатью раскрошенными бомжовскими зубами, отчего даже на пеньках во рту пылает коричневый отблеск.

Беркусян пытается брататься и брать Г(К) и даже обжимать тому руку. Но я строго бью его по рукам:

– У тебя, Игонес, детки малые… Так что, рассматривай объект как планетарный ориянский экспонат – типический инклюзив человеческого опущения, но не прикасайся к нему.

– А что, заразит? – удивляется Игонес.

– Да, своей отверженностью и… чесоткой.

– А СПИДом?

– СПИД – забота общая: спи один.… И вообще, бомж – это национальная ценность страны, в которой больше ни хрена не осталось.

"Национальная ценность" медленно оседает на канализационным люком, откуда ему еще не пожилая бомжичка, как может, передает сумки и пакеты со стеклотаркой: сумку за сумкой в ритме нерезво-пьяном…

.

…Почему в Интернет живут "плохие мальчишки"? А почему бы им там и не жить? Рядом с "хорошими"... которые временами шлют и мне послания по электронке…

• Здравствуйте, Веле! Как поживаете? Здесь приснилась сказка. Помогите написать. Я-то владею только матерным со словарем. Поэтому излагаю, как умею… Собирал шоблу-моблу, и перед ними макала-какала делал - и с пассами ручными и пуками на присядке, чтобы хоть как-то выставить проблему на хайер…. К тому же и проблема вроде известная, мол, все воруют в стране, даже те, кто вроде бы и по рангу волшебников тырить изначально не должен, а на деле все они - мелкие звездоболы.

Проблему рыл основательно. Завел всю шоблу биться над её незвездным решением…. Но таким, чтобы грело – и бухлищем, и хавчиком, и шмотками в шкафчике…

Один из них Бес – предложил сразу, где денег надыбать. Нужны только паспорта настоящий, за каждый паспорт 20% от суммы выделяемой организаторам аферы. Другой Поисковик, легко отделяет настоящего волшебника от звездобола. Для этого достаточно ему только пару словами перезвездеть.

Он и определил, что я не Штурман, а Сказочник, а Штурманом назывался, чтобы штурмана не угробили, ведь жизнь Штурмана ценнее. Штурман он может по любому событию определить весь ход действий в будущем. Так в 70-х годах на остров Сескар, что под реальным городом Энском, выскочил банановоз "Кура" с сливочным маслом на борту. Местные жители проблемы с маслом не знали.

Надо определить, чтобы это значило. Королева сказала, что это дело Штурмана. Все раззведелись. Началась кутерьма. Здесь и выяснилось, что я не Штурман, так как начал требовать помощи от других. Вот тогда Поисковик и обозвал меня сказочником без права на урвать жрачку, бухлище, тачку, отчего мне в бомжах век коротать. С уважением, почитатель Эболы в гроге.

• А кто сказал, что все мы хорошие, и было ли такое вообще, чтобы "хорошие" вползали в жизнь на спинах хороших? Захребетники тем и отличаются, что вползают в мир на спинах плохих, чтобы однажды заявить на весь мир о своей хорошести… Хороши гуси!

Шалом! Да будет милость Всевышнего к каждому из нас и к нашему народу в Йом Кипур, как и во все последующие дни года! Если я причинил кому-то в прошедшем году какие-либо обиды, искренне прошу простить меня! В свою очередь прощаю всех, кто вольно или невольно причинил обиды мне. Вместо подписи - Я, определяющий степень своей хорошести… "Хороший дядя" из Интернет! … Редкая сволочь, с одним желанием – выжить.

• Доброй ночи, Веле! Итак, ты спрашиваешь, что за романы?.. За период Ленкиной учёбы я довёл до ума только "Аукцiон душ", который подавал на "Коронацiю слова". Там он не прошёл, хотя позже, в личных встречах с кое с кем из жюри конкурса я понял, что крест на нём не поставлен, наоборот – есть некие планы... правда, вилами по воде писаные.

Пока что роман стоит на веб-сайте "Електронна роман-газета" Виктора Нечипоренко. Но ты его, естественно, не читал – так можешь развлечься… Но это – реализовано. Далее: я покамест не довёл до окончательной редактуры "Грязного ангела" – фантастику на тему генной инженерии, эксперимента над покалеченными "афганцами".

Вернее, одну редакцию даже выдал Гусеву для отправки в Москву – ну, там, естественно, прокатили... Но я больше рассчитывал перевести на украинский и подать на конкурсы здесь. И ещё сделаю это в обозримом будущем, тем более, сейчас появились дополнительные материалы по немецкой "Аненербе"...

Другой роман – триллер про лохов "Остров Любви" – написан наполовину вчерне, на чём и стопорнулся. Такие дела. ТивМур".

• Ещё раз привет, Веле! Пересмотрел накопленные архивы – ну, никак не могу насчитать 15 произведений! И где же мой "До коммунизма..." хотя бы? Ни хрена не пойму, как ты считаешь! Так что будь любезен, – проверь, что в этом архиве лишнее, а что – нет, и перешли взад. Далее. С чего ты взял, что я от себя кого-то отталкиваю?!

Ну, скажи откровенно: кому я хоть раз сказал за два года "Чтоб я тебя на клубе не видел!" Ты чего, Веле?! И к чему тогда твой реверанс "А ты молчишь. А ведь к тебе тянутся люди, не претендуя на занимаемое тобой в литературе место"?! И когда это я боялся, что кто-то займёт моё место в литературе?!

Ничего этого я не боюсь. Моё место – это моё место, и я его уже занял. А скромным оно будет или нет – решит Всевышний, и только Он, потому что всё, происходящее здесь на земле – это к Его славе и величию, а не к людской! А с Беркусяном я не встречаюсь, потому что у меня нет совершенно времени… Так что с Игонесом успеется… ТивМур…

• Дорогой Автор! Приглашаем Вас принять участие в наших сборниках стихов и прозы. Эта рассылка направлена также на определение круга авторов будущего подписного несетевого литературного журнала. Книги выходят ежемесячно Очередная – в апреле. Состав книг, авторские договоры и подробности – на сайте

Все присланные Вами материалы проходят тщательную редактуру. Просим Вас присылать выбранные Вами произведения в письме, а не давать ссылки на страницы. Это повысит качество анализа присланных Вами материалов и ускорит ответ.

Для участия в сборнике автор делает взнос в размере 180 рублей за страницу рукописи (т.е., например, DOC-файла) формата А4 шрифтом 11. Мы высылаем автору по почте 5 авторских экземпляров без доп. оплаты. Объем сборников 8-12 печ. л. (150-250 стр. формата А5), обложки прочные, не распадаются, бумага 80.

Проект некоммерческий. В случае продажи сборников весь доход получают авторы. Средства взносов направляются на распространение сигнальных тиражей сборников и организацию лит. журнала. Авторский договор и материалы вышедших сборников на сайте. Там же выставляются материалы подписного не-сетевого журнала "Век искусства". Там же (в разделе "Журнал") информация о конкурсе прозы, организованном несколькими изданиями.

Последовательность работы такова:

1. Вы присылаете материал

2. Мы изучаем его, даем отзыв или рекомендации по корректировке для публикации.

3. Текст согласовывается с автором. Определяется окончательный объем текста и размер взноса.

4. Автор переводит сумму взноса. Мы организуем печать тиража и высылаем по почте авторские экземпляры.

5. Мы осуществляем распространение сигнальных экземпляров.

6. В случае получения дохода от такого распространения автор получает авторское вознаграждение (роялти) в размере этого дохода, за вычетом сумм на пересылку денег. Мы надеемся на взаимно полезное сотрудничество с Вами и желаем Вам творческих успехов. С уважением, А. Титарин

• Уважаемый Веле! Прошу прощения, если я Вас задела желанием оплатить работу (любая работа стоит и времени и денег, поправьте меня, если это не так). С большим интересом я прочитала Ваши статью – все настолько живо и больно, буквально все это видишь перед собой.

Но, к сожалению, вероятно, Ваш материал не пройдет цензуру, т.к. кредо издания – поддерживать отечественного производителя, поверьте, им тоже не даром дается зарабатывать, а касательно легкопромышленных отраслей – многие скрываются в подполье. Поэтому не хотим ставить им в укор то, что они якобы НЕ МОГУТ делать, могут, очень могут, но... Мы все живем в этом государстве. С уважением Д. И. "Выставки и презентации"

• ВСЕ! – Все это будет бесконечно, до самой смерти, и только бомж Григорий (Гоша)-Константин (Котя) – Гоша-Котя не читает и не будет читать писем ко мне, плывущих по электронке. Гоше-Коте на электронку начхать. В канализационные люки электронки не подведут. На люками всегда будут писать обпившиеся дрянного пивца пацаны, в люках всегда будут жить бомжи и к тому же иногда будут иметь бомжих, но это никогда не будет имеет последствий, как и электронные письма, которых никому не напишет кафилэн Игонес Беркусян, и ему тоже никто не отпишет…

ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ВСЕ… За день я удаляю более двух-трёх десяток писем из бесконечной "мыльной" оперы – с матами и без, с восторгами и порицаниями, советами и рекомендациями, просьбами и увещеваниями, обещаниями благ и кар, на которые мне просто насрать, коль скоро здесь что-то чирикали о госпоже Ж@ПЕ.